Republic: Третий путь русской интеллигенции: новая власть, новая оппозиция и новое общество

 https://republic.ru/posts/104666

Третий путь русской интеллигенции: новая власть, новая оппозиция и новое общество

Как остаться общественной силой, отказавшись от идеи интеллектуального оппонирования какой-то власти? Возможно ли это в России? А в эмиграции?

Екатерина Шульман. Фото: Зарина Кодзаева / Inliberty

Екатерина Шульман. Фото: Зарина Кодзаева / Inliberty

От споров русской интеллигенции, ведущихся в Facebook (принадлежит Meta, признанной в России террористической организацией. — Republic), в эмигрировавших СМИ и в зуме с друзьями, начинает болеть голова. Правильно ли поступил ректор Шанинки Сергей Зуев, пойдя на сделку со следствием? В чем виноват Чубайс? Кто лучше — тот, кто уехал, или тот, кто остался? Правильно ли «нормализировать» войну или надо сделать ее частью повседневности? Права ли Европа, что нас отталкивает? Мы — это кто? И так далее.

Иногда даже кажется, что в этих спорах нет ни смысла, ни значения. Что они не складываются в общую картину и не могут рассказать ничего содержательного ни про саму интеллигенцию, ни про место, где мы оказались. Я полагаю, что это не так.

Британский драматург Том Стоппард ⁠в пьесе о русских ⁠революционерах «Берег утопии» дает ⁠определение интеллигенции устами Николая Кетчера, шведа по происхождению, врача, ⁠который был дружен с Александром Герценом. ⁠В сцене Герцен сокрушается, Россия ⁠не сделала «ни единого вклада в мировую политическую мысль». Есть один, возражает Кетчер, понятие «интеллигенция» — это «российский дебют в словарях». Герцен не знает слова и просит разъяснить, что оно означает. «Оно означает нас, — говорит Кетчер. — Исключительно российский феномен. Интеллектуальная оппозиция, воспринимаемая как общественная сила».

Большинство споров, которые ведутся русской интеллигенцией сегодня, и большинство текстов, которые пишут ее представители, нужно пропускать сквозь фильтр этого определения Стоппарда, чтобы понять их смысл.

Само оно взялось из полемики относительно того, что такое интеллигенция, которую социологи ведут с начала XX века. Одни идут за Антонио Грамши: интеллигенция — это всегда «приказчик» господствующего класса. Другие — за Карлом Мангеймом. У интеллигенции есть выбор. Она или примыкает к какому-то, не обязательно правящему, классу, вживаясь в его интересы и выражая их (как писатели-деревенщики для советской деревни и фантасты для советских инженеров). Или интеллигенция обосабливается и начинает «выражать духовные интересы целого».

В обоих случаях речь идет об интеллигенции вообще. В случае русской интеллигенции оба определения устами героя Стоппарда сплавляются в одно. Русская интеллигенция связана с правящим классом, но особым образом. Она — не его интеллектуальный приказчик, а интеллектуальный оппонент. Она спорит с властью, используя свой единственный ресурс — знание. Этот спор дает интеллигенции право на следующий ход. Она конструирует общество самим фактом оппонирования власти. То есть в случае России правы оба теоретика. Интеллигенции нет без власти. А общества — без интеллигенции, и через ее посредство — только через него! — без власти.

Определение Стоппарда позволяет лучше понять последние 10 лет общественной жизни России, когда роль интеллигенции после долгого упадка вдруг стала чуть ли не ведущей. Для широко понимаемой публики интеллигенция предлагала уникальную возможность. Приобщение к знанию, приобщение к оппонированию власти и принадлежность к обществу мало где в мире можно получить в одном месте. Но в России — было можно. Благодаря интеллигенции. Поход на образовательные курсы одновременно был оппозиционным действием. Выход на бульвары или к Абаю — познавательным поступком. Все вместе — участием в формировании российского общества. Власть поначалу тоже получала свою долю профита — общество само как-то образовывалось, протест оставался мирным, через контроль интеллигенции это самое общество (а иногда, как в декабре 2011 года, и протест) получалось контролировать.

Накануне войны интеллигенция, то ли за счет усиления своей структурной позиции, то ли в силу исторических обстоятельств, почти перешла из состояния только оппозиции ума к статусу общественной силы. В некоторые моменты, как, например, летом 2019 года, — ведущей в стране общественной силы.

Потом все в одночасье закончилось.

После 24 февраля российская интеллигенция оказалась в странной ситуации. Оппонирование власти силой ума внутри страны полностью лишилось смысла. О чем говорить с правящей группой, которая развязала войну и бомбит мирные города в соседней стране? О каком оппонировании вообще может идти речь?

Нет интеллектуальной оппозиции — нет и общественной силы. Структурная позиция выразителя интересов общества была утрачена вместе с отказом от разговора с властью. Интеллигенция исчезла вместе с обществом — нет курсов и лекций, нет и общества, хотя звучит вроде нелепо.

Что происходит теперь? В спорах интеллигенции можно разглядеть как будто бы два разных и не связанных друг с другом интеллектуальных сюжета.

Первый — про то, кому теперь оппонировать. Здесь тексты про обиду на закрывшуюся для российской интеллигенции Европу, тексты про ошибки левых или правых западных политиков, тексты про коррумпированные западные элиты. Здесь идет поиск новой властной инстанции, диалог и оппонирование которой восстановят статус российской интеллигенции как общественной силы.

Рядом идут споры про то, кто теперь «общество». Те, кто уехал, или те, кто остался. Здесь говорят про высокомерие первых и равнодушие вторых. Про моральную правоту и белые пальто. Изнутри страны-агрессора все громче звучат голоса, утверждающие, отчасти справедливо, что утрата связи с почвой означает утрату права говорить о России и об оставшихся в России с позиции морали. То есть анализируйте, пожалуйста. Но не учите жить.

По сути определения Стоппарда — это один и тот же сюжет, а не два разных. И здесь становится понятно, перед каким выбором стоит российская интеллигенция. Как остаться общественной силой, отказавшись от идеи исключительно или преимущественно интеллектуального оппонирования какой-то власти?

В эмиграции это не получится. Там нет интеллигенции, а есть политики и интеллектуалы по отдельности. Можно пойти в профессуру или консалтинг. Можно сделать в Израиле или странах Балтии новые антироссийские русские партии. Но это больше не одно и то же.

В России тоже не выйдет. Власть приравняла интеллектуальную оппозицию к политическому действию, значит, сам этот зазор, благодаря которому интеллигенция находилась последние годы в уникальном положении, исчез. Прочел лекцию или провел урок — в тюрьму. В России оппозиция вообще и интеллектуальная оппозиция теперь одно и то же.

Кажется, что российская интеллигенция наощупь ищет какой-то третий путь. На котором и власть, и оппозицию, и общество придется делать из себя. Это — старый путь русской эмиграции. Сначала интеллигенцией создаются союзы спасения (или осуждения) отечества. Потом ей же создается оппозиция им.

При кажущейся абсурдности этой еще не до конца сформулированной идеи третьего пути, она не так плоха. Политбюро из лидеров уехавших и лидеров оставшихся позволит сохранить на уровне языка и повестки единство русскоязычного образованного класса, размазанного по всему континенту. А интеллектуальная оппозиция этому политбюро не даст ему заплесневеть и превратиться в посмешище, вроде «Нового русского слова».

Говоря совсем просто, оставшимся и разъехавшимся образованным россиянам нужно прекратить спорить о том, кто «чище». И переиздать Координационный совет оппозиции. Толку от этого в этот раз будет точно больше, чем 10 лет назад.

 

Комментарии

Популярные сообщения из этого блога

Татьяна Рыбакова (Republic): Новая норма и ее последствия. Чем грозит привыкание к жизни в осажденной крепости

Republic: «Мы до обеда уже знали, что уедем». Портрет российской эмиграции-2022 на примере оказавшихся в Армении и Грузии